Горный Алтай – сравнительно небольшая возвышенная область на юге Западной Сибири – издревле была родиной многих народов и блестящих культур, вобравших в себя веяния Запада и Востока. Возникшее здесь в начале ХХ века профессиональное станковое изобразительное искусство имело ту же синтезирующую тенденцию. Первый профессиональный художник среди коренных народов Сибири Григорий Иванович Чорос-Гуркин, приверженец языческих верований, соединил современность с архаикой, академизм с эстетикой мифопоэтических образов. Эта самобытная струя, прерванная в годы партийного диктата, теперь возрождается вместе с интенсивно идущими в азиатской России процессами этнического возрождения. И сейчас на Алтае, в этом средоточии евразийских культур, в творчестве художников вновь плодотворно встречается европейское искусство с традициями национального художественного мышления.

..В свое время Г. И. Чорос-Гуркин писал, что Бог дал алтайцу замечательный дар – «петь о красоте своих гор: дал камень-талисман, чтобы он этим камнем мог начертить образ своих царей гор и их красавиц дочерей». Да, именно таким даром был награжден при рождении признанный мастер алтайского искусства, ныне заслуженный художник России, народный художник РА Владимир Петрович Чукуев. Как бы ни складывалась его жизнь, этот дар раскрывался с годами все полнее и вел к служению красоте. Став вторым после Гуркина «академистом», Чукуев все свое недюжинное мастерство направил к тому, чтобы как можно проникновеннее запечатлеть образ родного Алтая. И этим он снискал любовь и признание, как своих соотечественников, так и всех почитателей прекрасного.

Владимир Петрович Чукуев родился 11 июня 1942 года в селе Каракол Онгудайского района. Его отец из рода майман, Петр Буданович, работавший по партийной линии, в 1941 году ушел на фронт и погиб в битве на Курской дуге, так и не увидев своего второго сына. Старший брат Володи вскоре умер, и в семье их осталось двое. Мать, Александра Яковлевна, была активным комсомольским работником и в свое время даже стала участницей съезда пионервожатых в Одессе. Однако в 1937 году она была исключена из партии только за то, что ее сестра вышла замуж за «классового врага» – родственника известного на Алтае Аргымая. Долгие годы до реабилитации Александре Яковлевне пришлось жить с тяжелым клеймом изгоя, Тем не менее, она всегда была уважаемым человеком на селе и к ней нередко приходили посоветоваться по тем или иным житейским вопросам.

Земля Каракольской долины, где жили Чукуевы, хранит немало памятников древних культур. Не так давно в Караколе были обнаружены уникальные росписи, украшавшие стены погребальной камеры. Особенно многочисленны здесь наскальные рисунки. Местные ребятишки их с интересом рассматривали, внимательно наблюдали, как археологи старательно копируют петроглифы. Именно эти древние изображения и стали первыми подлинными художественными произведениями, оставившими в душе будущего живописца неизгладимый след.

Жители Каракольской долины, придерживаясь традиционных языческих верований, одухотворяли природу и бережно относились к ней. Каждая скала, дерево, гора считались живыми существами, у которых есть свой дух (хозяин). Детей с раннего возраста учили не ломать деревья, не бросать, что попало в реку или в огонь. Большое воздействие на ребячьи души оказывали алтайские сказки. Тетя очень любила племянника и рассказывала ему такие сказания, которые более никогда не доводилось слышать. Самостоятельное чтение алтайского героического эпоса также приоощало к истокам национальной поэтики.

Между Караколом и Бичикту-Бомом, недалеко от дороги, по которой ходили в школу, росла огромная старая лиственница. Ей было, наверное, около пятисот лет. Дети боялись подойти к ней поближе: она казалась им могучим живым существом с мощными руками-ветвями и многочисленными глазами в местах отпавших сучков. Когда кто-то из приезжих развел под деревом костер, и оно сгорело, все окрестные деревни были в тревоге. Уже впоследствии художник напишет два пейзажа, главным «героем» которых станет эта памятная лиственница.

Чукуева потянуло рисовать с раннего детства. Первый рисунок оказался не совсем обычным. Однажды мама принесла огрызок красного карандаша, которым маленький Володя на оборотной стороне табуретки (!) нарисовал кровать. Ему это так понравилось, что он везде начал чиркать углем. В первых классах школы уже с удовольствием рисовал цветными карандашами. Побелят избу, и Володя наклеит на белые стены рисунки животных: лошадей, зайцев, петухов.

В 10 лет у него появились акварельные краски. Тогда был сделан и первый портрет. Ну, а дальше захотелось писать маслом. Несмотря на скудную зарплату, его мама всегда выписывала «Пионерскую правду». В ней было много картинок и советов, как рисовать красками, как подготовить для этого грунтованный холст. К сожалению, подходящих материалов в доме не нашлось и первая попытка освоить масляную технику оказалась неудачной.

В восьмом классе Володя уже вовсю рисовал портреты своих друзей и написал первый акварельный пейзаж. В школе он постоянно оформлял стенгазеты, а летом по заказу сельсовета трудился над лозунгами и получал за это свои первые гонорары.

В это время учеников старших классов со всех районов перевели в национальную школу в Горно-Алтайске. Здесь Чукуев встретился с Алексеем Алексеевичем Лупповым – выпускником ленинградской Академии художеств, патриархом художественного воспитания на Алтае. Правда, в эти годы он уже не преподавал. Ещё в 30-е годы вместе с Г. И. Чорос-Гуркиным и Н. И. Чевалковым он был педагогом Ойротской художественной школы, а затем вел изостудию. Практически все алтайские художники прошли у него первоначальное обучение. С одним из них – В. Д. Запрудаевым, слывшим «асом», Чукуев тогда и познакомился.

В 1961 году после окончания школы Чукуев был взят в армию. Служил в Архангельской области под городом Плисецком. Его талант был сразу замечен: выиграв конкурс на должность художника, он был зачислен в музыкальный взвод. Здесь ему впервые представилась возможность много и регулярно заниматься живописью. Для армейского клуба он готовил плакаты, рисовал портреты военнослужащих и даже написал картину «Хрущев среди космонавтов». Из армии Чукуев возвращался с двумя тяжелыми чемоданами. Один из них был плотно набит тюбиками масляных красок, другой книгами 12-томной «Школой изобразительного искусства».

Затем была учеба в Горно-Алтайском педагогическом институте на историческом факультете. Одновременно он занимался в изостудии и оформлял стенгазеты. потом завоевывавшие первые места. После получения диплома Чукуев год проработал в Теньгинской школе, но затем понял, что должен стать профессиональным художником и летом 1969 года поехал в Алма-Ату поступать в Художественное училище имени Гоголя.

Хотя абитуриент с Горного Алтая опоздал к вступительным экзаменам, комиссия все же посмотрела привезенные работы и зачислила Чукуева сразу на 2-й курс. После его окончания он был переведен на 4-й. Так за два года вместо четырех Чукуев закончил училище с красным дипломом.

Проработав год в художественной мастерской, Чукуев в 1972 году решил продолжить обучение в ленинградской Академии художеств. Сговорились ехать вместе с Запрудаевым. Блестяще выдержав экзамены по изобразительному искусству, Чукуев был принят на графический факультет Института живописи, скульптуры и архитектуры имени И. Е. Репина.

Здесь, в северной столице, перед ним открылись сокровища русской и мировой живописи в собраниях Эрмитажа, Русского музея, Музея Академии художеств. Студенты с восторгом изучали полотна старых мастеров и охотно копировали их. Особенно восхищало искусство одного из крупнейших жанристов своего времени А. Е. Архипова художника обладавшего удивительно цельным видением, этого, по словам Чукуева. «Паганини в живописи».

Среди преподавателей Академии художеств были известные деятели искусства Е. Е. Моисеенко, А. А. Мыльников, В. А. Ветрогонский, А. Ф. Пахомов, Ю. М. Непринцев, К. Г. Старов. Однако художественному мастерству студенты учились не только у преподавателей, но и друг у друга. Акварели Чукуева всегда оценивались по высшему баллу и вывешивались как образцы в учебных классах.

Все шло хорошо. Однако во время учебы на 4-м курсе произошло несчастье у Чукуева умерла мать. Это событие очень сильно отразилось на его состоянии и надолго выбило из колеи.

Мечтая работать по окончании института в Горном Алтае, Чукуев написал письмо в областное Управление культуры, чтобы ему сделали вызов. Однако в Академию художеств пришел официальный отказ – талантливый художник оказался не нужен у себя на родине. В деканате предложили выбрать, куда распределиться. Жена художника в то время была беременна; семья нуждалась в жилплощади. Остановились на городе Железногорске Курской области, там требовался преподаватель в Художественное училище.

Проработав год, Чукуевы все же решили вернуться в Горно-Алтайск. Первые четыре года они жили в общежитии. Здесь же размещалась и мастерская. Отсюда шли акварели на Всесоюзную выставку молодых художников (1979, Москва), на 4-ю зональную выставку «Сибирь социалистическая» (1980, Барнаул), на VI Всесоюзную выставку акварели (1981, Москва). Благодаря участию в этих престижных выставках Чукуев в 1982 году был принят в члены Союза художников России.

Надо сказать, что в Горно-Алтайской автономной области работу местных мастеров очень затрудняло отсутствие своего отделения Союза художников. Чукуев сразу же взялся за его организацию. Благодаря его настойчивости удалось добавить в строящемся здании еще один этаж, где теперь размещаются мастерские художников. Медленно, но верно, с помощью секретаря обкома по идеологии Б. К. Алушкина база для создания отделения обрастала реалиями. Организованные производственные мастерские способствовали творческой работе. Некоторые художники получили квартиры. В результате в 1986 году секретариатом СХ СССР было решено создать оргкомитет в составе В. П. Чукуева, И. И. Ортонулова и В. И. Эдокова под председательством В. П. Чукуева, И, наконец, в январе 1988 года состоялось учредительное собрание по созданию Союза художников Горно-Алтайской автономной области. Председателем был избран В. П. Чукуев. На этом посту он проработал два срока, обеспечив крепкие «тылы» для творчества алтайских художников.

Вообще, 1988 год был счастливым для Чукуева. В Горно-Алтайском драматическом театре тогда прошла выставка произведений советских и монгольских художников «Алтай — горы дружбы». Затем с этой выставкой познакомились в Барнауле, Москве и Улан-Баторе. В ней от Союза художников Горного Алтая участвовали И. И. Ортонулов и В. П. Чукуев. В экспозиции среди работ Чукуева были представлены 14 портретов, написанных в Монголии. Страна эта оказалась ему очень близка и по природе, и по образу жизни, и по душевной искренности ее людей. Особенно замечателен в этой серии «Портрет бабушки Зейнаб» (1986). Художник сумел передать ее задумчивость самоуглублённость, внутреннее достоинство. В этой работе удачно сочетались европейский реализм и азиатская характерность, проявившаяся во внимании к этническим особенностям натуры и в несколько преобладающей роли по-восточному выразительного рисунка. К сожалению, произведение это где-то затерялось и так и не вернулось к автору. Некоторые из монгольских работ художник, достаточно критически относящийся к себе, записал другими сюжетами.

Портретный жанр, ранее недостаточно развитый в Горном Алтае, в искусстве Чукуева поднят на должную высоту. Его произведения артистичны по исполнению и выразительны по своей образности. Он всегда достигает поразительного сходства, и его герои легко узнаваемы. Однако помимо этого у Чукуева есть дар оживления образа, без чего внешняя похожесть не вызывала бы никаких художественных ассоциаций. Написанные гладко, тонкими мазками, в традициях старых мастеров, его полотна вообще как бы скрывают работу кисти, и даже на близком расстоянии изображение не исчезает в кладке масляной фактуры.

Художник отнюдь не боится быть традиционным, и в стилистике его полотен нет интригующих живописных новаций. Распространенный в советскую эпоху парадный монументализм преображается под его кистью в образы, которые рождались при доверительном общении художника с моделью. И теперь его герои, глядя открытым взглядом на зрителя, кажется, продолжают этот, начатый было Чукуевым, диалог. И хотя созданная им портретная галерея достаточно разнообразна, тем не менее, ее объединяет душевное чукуевское начало, определившее сердечную тональность образов. Пожалуй, при таком подходе художник не достигает всеобъемлющей характеристики портретируемых, зато все они привлекают теплотой человеческих чувств. Таковы, например, «Портрет В. И. Чаптынова» (1997 г.), «Портрет 3. С. Баркагана» (2001 г.) и другие.

В части портретов нет ощущения времени, и герой предстает в длящемся бесконечно моменте внутренней сосредоточенности. Это углубленное погружение в себя позволяет художнику выявить наиболее значимые черты личности с присущими ей особенностями интеллекта и нравственного облика, более того, подчеркнуть в них некое идеальное начало, которое как бы главенствует в их жизни. В таком духе выполнены портреты известного филолога и публициста С. С, Каташа, юриста С. С. Тюхтенева, алтайских поэтов Павла Кучияка и Аржана Адарова, а также несколько тонких по психологической характеристике акварельных листов «Старая актриса» (1980-е годы).

Чукуев любит писать своих коллег-художников. Это своеобразные портреты-картины, в которых человек запечатлен в процессе работы и в той среде, где он наиболее естественен, где полнее раскрывается его творческое начало. В этих полотнах по-своему проявляется идея диалога, только теперь сокровенного – творца со своим рождающимся на холсте произведением.

Портрет Запрудаева был создан уже после его трагической гибели и вобрал в себя многое из того, что связывало Чукуева с этим незаурядным художником. Его образа – это некоторое философское размышление над судьбой постоянно ищущего и бесконечно требовательного к своему искусству живописца.

В портрете барнаульца Торхова торжествует радость творения. Автор словно бы подсмотрел тот сокровенный миг, когда все внимание художника приковано к мольберту. Нахлынувшее вдохновение полностью поглотило человека, оторвало его от всего земного. Торхов преображен процессом творчества, глаза его сияют тем божественным огнем, которым одарил его Создатель.

Знаменитый русский живописец Суриков изображен Чукуевым совсем не мэтром, а молодым человеком в пору создания «Утра стрелецкой казни». Образная интерпретация включает в себя не только момент наития, но и глубокие раздумья Сурикова над историческим полотном. Его фигура на фоне огромного холста впечатляет своей выразительностью. Суриков сам, кажется, слит со своими непокорными, бунтующими персонажами, воплощающими драматические противоречия истории. Живость облику сообщает и богатая живописная нюансировка свето-воздушной среды и моделировки лица с румянцем на щеках. Картина эта с успехом демонстрировалась на 8-й Региональной художественной выставке «Сибирь» в Красноярске.

Есть у Чукуева и тройной портрет – картина «На безымянной высоте» (1990). Она навеяна известными поэтическими строками и посвящена памяти погибшего на фронте отца. В этом большом полотне проявилась способность художника визуализировать образы, живущие в сознании народа. Ведь именно так представляются нам ветераны войны, как они изображены на полотне у Чукуева. Живопись картины проста и безыскусственна, сродни популярной песне послевоенного времени.

«Хозяин гор» (1982 г.) – собирательный образ чабана, добродушного и приветливого, сроднившегося с окружающим его миром. В этом типизированном портрете нет ни доли парадности, ни нивелирующего схематизма. Чукуев с детства проникся уважением к своим соотечественникам; он ценит столь необходимые в горах чувство доверия и взаимопомощь. В другой картине, написанной акварелью, изображен чабан на вершине холма, покуривающий трубку. Он погружен в думы и созерцает природу, что так характерно для алтайцев.

Вообще, образы национальной поэтики естественно вошли в искусство Чукуева. В графическом листе «Сидящий богатырь» (1980) автор совмещает различные точки наблюдения и объекты разных масштабов. Панорама высоких вершин, открывающаяся с высоты перевала, приближена к фигуре человека, написанного, напротив, с низкой точки обзора. В результате его облик принял сказочный, легендарный вид, а цепь вершин встала, как богатырская рать. Такое сопоставление традиционно для древних тюрков, которые отождествляли горы с человекоподобными существами вселенских масштабов. Сам же богатырь соответствует классическому описанию его в алтайском сказании «МаадайКара»:

«Щеки его – с полскалы,
     Голова его – с целую скалу,
     Лицо его – как красный маральник».

Пронизана символикой работа «Загадка о человеке» (1980). Не только идейное содержание, но и сама стилистика здесь во многом следуют народной изобразительности. Облик человека с его «всевидящим оком» возникает непосредственно из элементов праматери-природы и из образов вечных и древних, как мир, пришедших, быть может, из глубин пещерного искусства палеолита.

Пейзаж – любимый жанр Чукуева. В нем, пожалуй, в наибольшей степени проявилось оригинальное авторское видение, восходящее к традициям национального художественного мышления. Чукуев стремится воплотить на полотне то характерное для алтайцев восприятие природы, которое до сих пор живет в сознании его соотечественников, не утраченное за годы советской идеологии. А они воспринимают Алтай, говоря словами Гуркина, «живым, говорящим, смотрящим». Поэтическая символика живописи Чукуева настояна именно на этих традиционных представлениях, одушевляющих все сущее и особо почитающих великих духов гор и вод.

«Алтай создан для художников, – считает Чукуев. – Садись и пиши. Везде он красив – и в Ине, и в Артыбаше, и в Чемале. Однако, если у художника нет внутреннего восторга, глубинного понимания Алтая и внимания к каждой черточке скал, пейзаж не получится. Редко кому удается передать эпическое величие Алтая».

В ранних акварелях художник создает атмосферу таинственности, где видимое утрачивает черты материальности, растворяясь в некой почти бесплотной субстанции. Почти монохромные, выполненные в условной цветовой гамме акварели предстают как своего рода ментальное, почти призрачное отражение окружающего мира. Однако его очертания отнюдь не зыбкие, а напротив, полны внутренней силы и скрытой мощи. Вздымающиеся горы необычайно круты, вызывая ощущение неприступности, невозможности проникновения в эту мистическую запредельную реальность.

Параллельно в его творчестве развивается иной, более динамичный взгляд на Вселенную. Вместо преобладающего линейного рисунка в его произведениях «заработали» массы живописной материи, выполненные кистью по мокрой бумаге. Растекшиеся, словно живые, они явили собой образы, созвучные известной у старых китайских мастеров концепции пейзажа «шань-шуй» – «воды-горы». В ней сконцентрировались представления многих народов Востока, идущие в своих истоках от древнего культа гор и вод, и религиозно-философское осмысление взаимодействия двух противоположных стихий – устойчивых каменных громад и аморфной пелены облаков. В их извечно-меняющемся сосуществовании виделась художнику полная сокрытого смысла величественная жизнь природы.

В некоторых акварелях широкого космического охвата эти две тенденции Чукуева смыкаются. В них взгляд художника парит где-то высоко и перед ним, как в подвижном ракурсе восточных свитков, открываются и набегают один за другим окутанные туманами хребты и далекие грандиозные вершины.

Пейзажи маслом поначалу кажутся принадлежащими руке другого мастера. Некоторые картины, где Алтай окутан дымкой тумана, обнаруживают непосредственное следование искусству Гуркина. В них тот же мистический дух и тот же подслушанный разговор вершин и снегов, камней и воды.

В солнечных пейзажах Чукуева все реально и правдоподобно до иллюзорности. В его гладкой живописи почти не видно работы кисти и все обрисовано столь тщательно, что кажется, будто это не картина, а реальный слепок природы. Таким путем художник стремится как можно точнее и глубже отразить облик горной страны, передать ту радость созерцания, которая, как и сам Алтай, дарит здоровую эстетическую энергетику.

Пейзаж Чукуева – это отнюдь не лирический мотив, не индивидуальный взгляд на мир, а наследование выработанного родовым сознанием отношения к природе. В нем – постижение самого сущностного, что, быть может, не сразу постигает глаз и не улавливает объектив фотоаппарата, но что отличает Алтай от других ландшафтов земли и за что алтайцы так боготворят свою родину. Художник погружает нас в тайны скрытой, невидимой жизни природы, где все так естественно, реально и в то же время полно языческого откровения.

«У нас, алтайцев, древнейшая религия, – говорит художник. – Человек родился и вместе с ним родился пантеизм. Алтаец молится восходящему солнцу, Богу-Отцу, природе, каждой священной горе».

Человека, никогда не видевшего Горный Алтай, в полотнах Чукуева восхитит поразительная цветоносность и светоносность живописи. У импрессионистов подобные качества объединены в нечто единое и призваны создать свежее пленэрное впечатление. У Чукуева живописное пространство ещё и мифологизировано: интенсивностью природного цвета и света он стремится вызвать чувство преклонения перед созданиями Творца. Посредством цветосветовой аналогии художник доносит идею языческого одухотворения природы. Живая, она откликается сиянию космоса красотой цвета; человек, внимая ей, прозревает духовную ипостась мира.

Световую атмосферу полотна художник создает сопоставлением дополнительных цветов, в основном желтых и синих (чистый голубой воздух-характерная особенность Горного Алтая), а также искусным распределением тональной нюансировки, вызывающей, как у Куинджи, физическое ощущение свечения. Так светятся у Чукуева солнечные «дорожки» на воде, ослепляя глаз бликами мазков. Текущая река света несет в себе потенцию неба, единое начало, присущее языческому космосу.

Чукуев редко где впадает в откровенный декоративизм, тем не менее, его богатая цветовая палитра создает подобие пиршества для глаз. Быть может, колористические эффекты его полотен слишком интенсивны и не всегда наличествуют в данном ландшафте, но они, несомненно, не выдуманы художником, но взяты непосредственно из натурных этюдов. Запечатленные однажды дивные цветосочетания и лучистые тона не утрачиваются в памяти, но накапливаются, варьируются и складываются в удивительно красочный миф.

Миф этот оживает в динамике живописных масс. Горы в пространстве его пейзажей воздействуют мощным взлетом линий, контрастируя с плавным ритмом бегущей воды. Одушевленные – и горы, и воды сосуществуют в гармонии мира как мужское и женское начала, персонифицированные в языческом сознании в главных духах Хан-Алтая и Госпожи-Катуни.

Могучий скалистый массив, вздымающийся выше облаков в картине «Священный Алтай» (1998), вызывает восхищение богатырской мощью природы. И столь же божественно великая, полная неукротимой энергии стремительно бежит Катунь, проложившая русло среди каменных громад. По своему эпическому размаху «Священный Алтай» Чукуева вызывает ассоциации с «Хан-Алтаем» Гуркина.

В «Вести из космоса» (1997) яркие снопы лучей, падающих с небес, играют с резвыми волнами, рассеивая повсюду свою благодать.

«После грозы» (1997) – противоборства света и тьмы среди дикой природы. Их битва рождает полноводный поток, текущий среди скалистых берегов.

Созерцать бегущую воду считалось у мудрецов Востока целительным и благостным занятием. Наверное, поэтому Катунь занимает такое видное место в пейзажах Чукуева. Он пишет священную алтайскую реку в разное время года, при любом состоянии погоды. Особенно полюбился ему ее вид в Мунах, где река делает поворот и открывается изумительный по красоте вид со встающими на горизонте островами.

Водная стихия у Чукуева и в самом деле женственная – быстрая, прозрачно-изумрудная, блещущая фантастическим нарядом. Она поражает своей чистотой, природной грацией, неукротимостью среди скал и пленительной негой в глубоких заводях. Вслед за Гуркиным Чукуева можно назвать мастером в передаче движения текучих струй, шумных пенистых каскадов и тихих плёсов с зеркалом отражений.

Апофеозом же горного царства у художника выступает священная для алтайцев Белуха – Ӱч-Сӱмер. В исполнении Чукуева – это, определенно, образ храма, но храма не обычного, рукотворного, а природного, космического. Мастер подчеркивает в строгих величественных формах образ вселенской архитектуры и цветосветовой живописью возводит изображенное в ранг божественного явления.

Художник, как и герои Достоевского, верит, что красота спасет мир, и потому с неиссякаемым вдохновением пишет полотна, которые у каждого вызывают восторг, пробуждают было уснувшее чувство прекрасного и напитывают своей целительной силой. Их воздействие усилено еще и тем, что они преисполнены радости и света — тех божественных лучей, которые пришли на землю из космического далека, рассеялись в голубом алтайском воздухе и пленяют взор слепящими бликами на волнах Катуни.

Чукуев видит свою миссию не только на эстетическом поприще; он стремится к тому, чтобы зритель проникся благоговейным почитанием природы, которое всегда оберегало Алтай и которое так нужно сегодня всем нам.
За прошедшие годы создано немало, однако в мастерской художника картины не залеживаются, они находят своих почитателей и владельцев. Чукуев – желанный участник выставок, и музеи мечтают заполучить его произведения. В 1995 году Чукуеву было присвоено звание Заслуженного художника России, а в 2004 году – Народного художника Республики Алтай. Чукуев неоднократно был членом Выставкома сибирских зональных выставок, состоял в Ревизионной комиссии Союза художников России, был членом Комиссии художественного образования и эстетического воспитания Сибирско-Дальневосточного отделения Академии художеств СССР. Владимир Петрович Чукуев находится в расцвете своего мастерства и полон творческих замыслов.

МАТОЧКИН Е. П.,