Алтайский художник Григорий Иванович Чорос-Гуркин

3 декабря, 1924 г., г. Барнаул

А. Анохин

Алтайский художник Г.И. Гуркин происходит из рода Чорос, большой массой живущих по Малому и Большому Бачату Кузнецкого уезда Томской губернии и частично в Бийском уезде по р.р. Майме, Семе и Чарге Ойротской области.В Горном Алтае телеуты являются эмигрантами, перекочевавшими сюда в 20-годах прошлого столетия из Бачата. Дедушка Г.И. Гуркина, Тыдык, выехав из Бачата, сначала жил по Катуни в с. Кокшах (отсюда у телеутов другая кличка «Кокшолор»), а отец его в дальнейшем переехал в Улалу. Здесь в инородческой семье Ивана Григорьевича Гуркэ (имя отдаленного предка) в начале 80-х годов прошлого столетия родился сын Григорий.

Улала в то время в районе Горного Алтая была лучшим селом, здесь свила себе гнездо русская культура: шла бойкая торговля, было организованное хлебопашество, была больница, школа с интернатом, детский приют и миссионерский стан. Тут же жил Отдельный Алтайский Заседатель – гроза Алтая. Отец Г.И. занимался кожевенным делом, был шорником и седельным мастером. Своему первенцу Григорию он определенно намечал путь – быть хорошим кожевенным мастером. Этому ремеслу он стал учить сына со школьного возраста: полдня мальчик проводил время в школе, а другую часть дня − в кожевенной мастерской на посылках.

Но исключительно художественная натура не давала мальчику покоя, вопреки воли отца, он вечерами тайно убегал в иконописную мастерскую в школу и там часами смотрел на работу учеников. В мастерской ему иногда позволяли растирать краски на камне. Руководитель мастерской, заметив любовь мальчика к художеству, между прочим заставлял его рисовать анатомические элементы: глаза, нос, руки и т.д., этот простой случай имел решающее значение в дальнейшей жизни Гуркина. Из мастерской мальчик перенес свою работу домой и там упростил ее: он через оконное стекло начинает срисовывать фигуры человека и целые сцены. Отец, увидев работы своего сына, пришел в ярость и, разорвав их, бросил в печку с соответствующей нотацией − не заниматься пустым делом. Тогда юный художник переносит свою работу в кожевенную мастерскую, туда, где отец редко появляется, и прячет рисунки за вонючие чаны. Но и тут дело кончилось таким же неприятным конфликтом. Скоро о преследовании мальчика Гуркина случайно узнает начальник миссии, пользовавшийся большим авторитетом среди туземного населения. Он уговорил Ивана Григорьевича отдать сына в мастерскую для прохождения систематического курса рисования, куда тот и поступил после окончания Улалинской школы.

Полтора года работает мальчик в мастерской. Школа, после отъезда руководителя из Улалы, ликвидируется. Часть учеников уезжает с руководителем для дальнейшего образования, а часть остается на Алтае, в Улале, и работает самостоятельно; одни пишут иконы, а другие − портреты с фотографических карточек и с натуры. Эта первая на Алтае школа рисования за время своего существования выпустила несколько талантливых мастеров из туземцев. Теперь Алтай помнит братьев Никифоровых, Тельгеровых, Конзычакова, Зяблицкого, Содонова, которые оставили после себя заметный след в художественной работе, обогащая, конечно любителей искусства, главным образом, портретами. Их работы разбросаны по всему Алтаю, и до сих пор можно наблюдать в Улале, Аносе, Онгудае, Кебезени, Чемале, Улагане, Кош-Агаче, Шебалино.

С ликвидацией школы Григорий Иванович поступает народным учителем в иногородний поселок Паспаул. Избавившись от контроля школы и своего родителя, он в досужие от школьной работы часы отдается свободному творчеству – рисует карандашом те предметы, которые интриговали его внимание. Его внимание останавливается на картинах Шишкина и др. художников в «Ниве», и он начинает их копировать. От копирования делает непозволительные по традиции такой школы шаги к рисованию с натуры сначала окружающего леса, рек, гор, юрты, а в дальнейшем − жанровых сцен из жизни туземцев.

Когда я встретился с ним в Бийске на учительских курсах, он выделялся среди всей пестрой толпы учителей своею способностью быстро схватывать комические сценки из жизни курсантов и записывать их в альбом. Григорий Иванович всегда носил с собой маленькую папку и карандаш и пользовался всяким моментом, чтобы зарисовывать что-нибудь с натуры. Эта привычка ходить всегда с папкой осталась за ним до настоящих дней. Возвратившись с курсов на Алтай, Григорий Иванович в 1898 году женился на М.А. Лузиной. Это обычное событие в жизни людей заставило его переехать в Бийск и поступить в иконописную мастерскую к своему старшему товарищу по Улале, алтайцу Содонову, чтобы иметь лучший заработок для семьи.

Быстро освоившись с техникой иконописи, он открывает через несколько месяцев самостоятельную иконописную мастерскую и сдает свои работы Борзенкову, содержателю иконописной мастерской в Бийске. В том же году, приехав из Петербурга на каникулы, я застаю его за исполнением большой и прибыльной работой. Рассказываю ему о Питере и мимоходом советую ехать его со мной осенью в Питер, попробовать счастье – поступить и учиться. Рассказы мои увлекли Григория Ивановича, через несколько дней он решил ехать в Питер. Осенью мы заехали в Томск. Там нам дали некоторые лица рекомендательные письма своим знакомым в Питер. Художница Базанова, жена профессора Томского университета, выказала особенную заботу о Григории Ивановиче.

По приезде в Петербург моей заботой было привести Григория Ивановича в культурный вид: для этого мы купили воротничок, запонки, манжеты и галстук, одевшись, начали делать ряд томительных визитов с рекомендательными письмами. Первый визит был к Г.Н. Потанину, а за ним и к другим. Везде и на всех этапах встречали ласковый, изысканный, вежливый тон и советы идти дальше к следующему лицу. Через две недели поняли, что толку от таких визитов не будет. Решили походить по учебным заведениям и художественным мастерским. Тут результат оказался еще хуже – даже швейцары удивлялись нашей дерзости: поступить татарину в школу.

Измучившись до последней степени нравственно, Григорий Иванович один пошел прямо в Академию художеств, чтобы увидеть президента Академии И.И. Толстого. После долгого ожидания из швейцарской вышел Толстой. «В Академию поступают после предварительной школы», − сказал президент. «Что у вас в папке?» − спросил Толстой. «Рисунки», − ответил Гуркин. «Разрешите посмотреть нашим профессорам, которые здесь на заседании». Через несколько минут приглашают Гуркина в зал заседаний. Там он увидел по полу разбросанные его рисунки, которые тщательно рассматривали профессора. Среди них поднялся спор о том, к какой отрасли искусства тяготит в своей работе Гуркин. Одни говорили, что он − пейзажист, другие – жанрист. Здесь объявили Гуркину, что все его рисунки будут переданы отсутствующему профессору – пейзажисту Шишкину. Последний сделает соответствующий вывод о способностях Гуркина и даст тот или другой совет о дальнейших занятиях его.

Появление гуркинских рисунков в Академии художеств создало в кругу художников обычную шумиху, всем хотелось видеть алтайца художника-самоучку и посмотреть его оригинальные рисунки. Через три дня в квартире профессора Шишкина собрались все профессора Академии художеств во главе с президентом Толстым, а среди них был робкий и застенчивый алтаец Гуркин. Шишкин осуждал рутинную постановку академической работы: двухгодичный курс рисования гипсовых фигур считал бессмысленным занятием, особенно для тех, кто готовится в пейзажисты. В заключение рассуждений Шишкин говорит, что он давно собирается доказать фактически на работах учеников свои высказанные соображения, а поэтому согласен взять в свою мастерскую алтайца Гуркина с тем, чтобы проделать на нем работу, миновав предварительные классы Академии художеств. На это неожиданное предложение из присутствующих никто не возражал. Долго молчали. Толстой обратился к Гуркину и сказал: «Лучшего положения Вам не найти… Иван Иванович сам принимает участие в Вас … Вам надо согласиться на это».

В квартире профессора Шишкина на Васильевском острове у Гуркина началась интенсивная работа по пейзажу с натуры, днем − красками, а вечером − пером. Первые шаги его работы совпали с последней работой картины «Корабельный лес» профессора Шишкина. Это была для Гуркина первая живая книга, из которой он от самого автора слушал о красках, тенях, формах девственного пейзажа.
Красота сосны увлекла Гуркина. Будучи в Петербурге, он решил со своей семьей из Улалы переехать на Катунь, в Онос, в обстановку причудливой природы девственного леса. Рабочая жизнь Гуркина протекала продуктивно. Близость к Шишкину создала ему благоприятную обстановку и круг интересных и полезных людей из художников, музыкантов, писателей и ученых, группировавшихся около дедушки Потанина. 

Природная тактичность, обаятельно мягкий характер и светлый ум в доме Шишкина сделали Гуркина другом семьи. Жилось легко и работалось весело, с юношеским задором. В марте месяце за мольбертом и кистью в руках Шишкин неожиданно умер от разрыва сердца на руках Гуркина. Положение Гуркина, естественно, изменяется. Советом профессоров с будущего учебного года Гуркин зачисляется учеником Академии художеств по классу профессора Киселева с субсидией от Хозяйственного Правления Императорского Кабинета.

Лето. Гуркин на Алтае. Он занят перевозкой семьи из Улалы на Катунь в Онос. Постройка дома и усадьбы, в которой он принимал непосредственное участие, отнимала у него все время. Только в праздничные дни он писал этюды сосен, камней со мхом, колодины, большетравие и с этим материалом осенью поехал в Академию художеств. Алтайцы с недоумением смотрели на работу художника, своего нового соседа, а отец художника «философски» заметил: «Крикорий все пишет сосна, камни … На что … его...

Четырехгодичное пребывание в Академии художеств поглощало всю энергию Григория Ивановича Гуркина. Техническая работа: надо было усвоить технику письма, сочетания красок, перспективу. Здесь некогда было отдаться творчеству, которое подсказывается художнику собственным чутьем.

В 1905 году зимой его еще в Питере хорошо разбиравшегося во всей премудрости академической и говорящего об искусстве так, как обычно говорят все комплектованные художники. В нем уже не было того детски-наивного, но здорового индивидуализма, с которым он приехал с Алтая: школа успела все это вытравить. Мне неприятно было слышать, что наш алтаец готовится поступить рядовым учителем в какое-нибудь учебное заведение по рисованию. Для этого он уже прошел курс анатомии и курс черчения. А художество? О нем ни слова.

В январе развиваются в Питере политические события. Жизнь школьная всколыхнулась, регулярных занятий не стало. Я предложил ему вместе со мной уехать в Сибирь. После этого он больше не возвращался в столицу. Алтай своей чарующей природой и девственной поэзией скоро настроил художника на свой лад. Он погрузился в кропотливую работу над пейзажем. Полотно за полотном появлялись на стенах его оносской мастерской.
«Я, брат, по три этюда иногда закатываю в день», − заявил он мне летом. «Только мешают работать периодические дожди, а иногда дым от горящей тайги… Не могу схватить горную дымку, в которую одевается Алтай в солнечные дни, не удается мне также воспроизвести Алтай в ненастную погоду… Тут он какой-то более сильный и величественный в красках и формах».

В эти годы своей самостоятельной работы Григорий Иванович свою усадьбу в Оносе засадил местными деревьями, кустарниками, большетравием и деревьями, взятыми из других мест. Кроме того, в усадьбу провел канаву (арык), при помощи которой устроил миниатюрные водопады, озера. Натаскав груды мелких камней и горки костей на это, по его объяснению, сделано для натуры. А действительно, в миниатюре здесь был весь Алтай. Эта искусственная роща теперь разрослась в большой тенистый лес и красуется у подножья высокой горы «Собачья скала» (Ит кая). С одной стороны, советы Гр. Н. Потанина, вытекающие из культурных потребностей, а с другой, – личные материальные соображения заставили Григория Ивановича устроить в Томске ряд выставок своих работ. На этих выставках проходит вся разнообразная, систематическая, художественная работа Григория Ивановича. Здесь он обнаружил особую любовь к Алтаю. Он занес на свои полотна Алтай географически: горы, скалы, долины, реки, альпийские озера, богатейший лес, кустарники, большетравие, яркие цветы и, наконец, Алтай этнографический: типы жилища, сцены из жизни алтайцев, национальные праздники. Гвоздем его выставок следует отметить следующие полотна: «Хан-Алтай», «Катунь», «Той» (Свадьба), «Тени-ер» (Озеро горных духов) и «Белуха».

Выставка местных газет уделила много места работе Гуркина. Она отметила свежесть сюжетов его работы, сочность красок и глубокое понимание психологии туземцев. Выставки давали большой денежный доход, который шел на поддержку хозяйства и на содержание новых экскурсий по Алтаю. Григорий Иванович объездил, главным образом, Южный Алтай, там, где сосредоточено все величие природы Алтая, там, где культура чуждая не коснулась алтайцев. За последние годы его особенно интересовали альпийские горные высоты и ледниковые пейзажи. Сосну он заменил кедром, реки – озерами, скалы – льдами. От обычных жанровых картин он перешел к иллюстрации родных легенд, сказок, к собиранию орнамента и примитивов народного хозяйства.

После первой выставки отец Григория Ивановича, когда узнал, что одна картина была продана за 300 рублей, то заметил: «Мы − дураки, а русский еще глупее нас: такие бросает деньги за дрянь» …

На этой работе в 1915 году его захватил период реформ на Алтае. При организации Кара-Корумской области он совершенно забросил свою прямую работу и отдался общественной работе. В итоге всего этого при Колчаке он посажен был в тюрьму. Но едва освобождался из нее, как его снова сажали туда же. «Надоело мне трепаться по тюрьмам», − заявил мне Григорий Иванович в 1919 году. «Художественные натуры никогда не бывают хорошими администраторами, они или слабые для этого, или делают много ошибок».

Осенью 1920 года Григорий Иванович уехал в Монголию, а летом в Сойотию, взяв с собой двух сыновей и почти все ценное из своей оносинской мастерской. В это время развивалась партизанщина на Алтае, а потом − бандитизм. Весной 1922 года я его неожиданно встретил в Бийске, направляющегося снова в Урянхайский край, где он оставил все свои работы и сыновей. Из его слов видно, что он служил в последние годы в качестве учителя у русских колонистов в поселке Атамановском. За свое пребывание там написал много этюдов и особенное внимание уделил этнографической работе, зарисовывая жилища ….. туземцев. Летом он хотел проникнуть в верховья реки Енисея, чтобы написать там водопады.

По заявлению семьи Григория Ивановича, которые живут в Оносе, он не может выехать на родину в Алтай по материальным причинам… Лошадей его поели волки, не пощадив его друга − большегривого бурку. В настоящее время он живет в Урянхае, в с. Атамановском. Художественный материал Григорию Ивановичу чрезвычайно ценен для изучения Востока вообще, а в частности – краеведения алтайцев, северных монголов и сойотов. Материал его как раз захватывает три культуры, влияющие веками друг на дружку, но, несомненно, имеющих свои типичные особенности.